Дней обраставших листвой и снегом
столько прошло, сколько в льдине капель,
смотришь назад --
города под небом
осторожной повадкой цапель
завораживают взгляд.
Время мое примерзло к стенам
долгих улиц и маленьких комнат,
не отодрать.
Красные лошади мчались по венам
сорокалетним забегом конным
в выдоха прах.
Вдох -- к средостенью -- к бьющейся мышце,
чтобы остыть, потому что холод
костью стоит в ней.
Каждую ночь возвращаются лица,
слова, чей-нибудь голос,
с ужасом слитый.
Лед нарастает минут, мне дают их
так, не за что, слишком много,
что делать мне с ними...
Люди живут в ледяных каютах,
руки их трогал,
каждое имя
губы грело мои, их дыханье
смешано было с моим в молекулах общего
мига,
данного нам на закланье
на тощей площади
мира.
Жесты уничтоженья -- жесты любви, объятий
неподвижно застыли
перед зрачками --
падающее театральной завесой платье,
фонаря лебединый затылок,
где встречались...
Не растопить белого времени
хворостом комканых
слов.
Давно за мной -- тенью за Шлемелем
ледяными обломками
кралась любовь.
Чувства, страсти и судорги,
в горле комки -- остановки
в розовой шахте лифта,
в голуботвердой, сверкающей сутолке
льда, как на катке, тверже крови
застывшей залито.
Лезть сквозь слепые бойницы
в бумагу за словом исторгнутым --
плечи застрянут,
так под хорошей больницей
анатомы морга
грудью крахмальной встанут.
Переплавляя в лед
все, что я вижу, трогаю, отсылаю,
зову,
пережигаю год
в холод, белой золой отслаивая,
живу, живу. .
92 г
Постоянная ссылка на это стихотворение: