Бедная тварь
Кто дал такую силу бедной твари?
Звучать томительнее страдивари
Кто твой хребет и ноги научил? --
Сказав так, из объятий исключил
Ее он и подумал: снова в паре! --
И вякнула она: А ты в ударе!
Смешно ты это, право, умочил! --
-- Да я тебя не кину! -- Уж не кинешь,
Покудова еще тебе дышу,
А коли кинешь, то куда и двинешь?
Я камышинку в позвонках ношу:
Ко мне уж языком, гортанью хлынешь, --
Исторгнешь душу -- или песню вынешь! --
Исторгнешь душу ей и песню вынешь
Бывало -- вот ведь что. Ведь какова?
Хотя -- ведь это что? Слова... слова...
В словах не тот эффект, а вот как вдвинешь!
Опять в глазах у ней простор и синь --
ишь! --
И в волосах засохшая трава,
В душе стоят озера, дерева, --
Короче говоря, не баба -- Синеж.
-- Давай-ка поспиваем, ревунок! --
Поет -- и голосок сбивает с ног:
В нем скрежеток, как если примус чинишь.
Зато гортань Жидкова -- что алмаз,
А Стешеньки -- сребро среди желяз, --
Так ей и обречен, куда ни кинешь.
Тому и обречен, куда ни кинешь,
Что, с ней скитаясь, века не избыть, --
Петь песни по дворам, тому и быть,
И сдохнуть с милой, с ней -- единый финиш.
Поди на родине, не на чужбине ж
Падешь. А ей равно -- запеть, завыть,
Цивилизованность в себе забыть,
Сермяжность бабью воскресить, все нынеш.
-- Ножи точить! -- мы тоже из точил,
Хотя не правим ни ножа, ни бритвы.
Берем не деньги -- слезы да коритвы,
И нам от кровельных жестяных крыл
Летит порой: Ах мать вашу едрит, вы!
И кто тебя лечил -- не долечил!
-- А кто тебя лечил -- не долечил!? --
И говорит с тоской: Пойдем, не надо!
Ин наша муза этим не отрада,
Заквакали, как жабы из бучил.
А мне и жалко этих дурачил! --
-- Жалей! -- я возражал. -- Какого ляда
Жалеть необразованное стадо... --
-- Им Господи сердца не умягчил, --
Она мне, -- вот и сердются напрасно.
Антоша, помни! Помни ежечасно,
Что нам Всесвятый дивный дар вручил,
Затем чтобы и в непогодь, как в ведро,
Мы наши голоса струили бодро... --
Тут в небесах вдруг некто заскворчил.
И только этот самый заскворчил, --
Она умолкла, вняв ему всем телом,
И голосом прелестным, оголтелым,
Вплела сребряшку в медь его скворчил.
Он аж от удивленья опочил,
Но тут же выдал трель красно и делом --
И вот их голоса взнеслись к пределам
Неясных, хоть немеркнущих свечил.
Короче говоря, вот те и блин -- ешь!
И рот разинув, как -- не зная сам,
Я отлил пулю вышним небесам
Такую, что и варежку разинешь,
Поскольку, видимо, я сам -- сусам.
Да, уж того, что суждено, не минешь!
И так как, коли суждено, не минешь,
То мне тотчас же, замарав лицо,
С небес пришло куриное яйцо,
И мне пришлось прерваться на средине ж,
Чтоб заорать наверх: Еще раз кинешь! --
И крикнула она, подняв лицо:
Как можете вы оскорблять лицо! --
И мне сказала: На, утрись, не в глине ж! --
И я, подумавши: Конечно -- нет! --
-- Пойдем к другому: этот двор отпет, --
Она сказала, -- иск ему не вчинишь
За твой замаранный высокий лоб... --
И поднял я с земли гранитный боб...
Раздался звон стекла... -- Еще раз кинешь!
Эй ты, Сольфеджио! Еще раз кинешь! --
-- И кину! -- Ну-ка кинь! Иди к окну,
Я те на шляпу на твою какну! --
-- Какнешь ты здорово! Кишками скинешь! --
-- Иди ко мне наверх, сейчас загинешь... --
-- Да я тя щас сквозь фортку протяну! --
-- А я те глаз на зад твой натяну! --
-- Соплями к подоконнику пристынешь! --
И, засмеявшись, молвила: Нет сил
Смотреть, как в свару втянутся мужчины,
Скажи, где ты язык свой отточил? --
-- И нет тут никакой первопричины! --
-- Да поняла уж! Нет такой кручины,
Чтоб так себя на всех ты ополчил! --
Чтоб так себя на всех я ополчил, --
Оно, конечно, не было резона:
Козу мне делали, ведь не бизона,
Никто меня не портил -- всяк учил.
Всяк нитку из меня себе сучил,
Плел коврики для всякого сезона --
Для кухни, для площадки, для газона...
Я зуб и юшку из себя точил.
Да, уж того, что было, уж не будет!
Ну где тот синевзорый мальчуган,
Который окружающим поган,
Уже затем, что в них чегой-то будит,
Когда их к делу нудит чистоган.
Однако ж разберемся -- кто нас судит...
Давай-ка разберемся, кто нас судит,
Кто он, нелицемерный судия?
Сам, верно, Моцарт иль Эредия? --
В Гослите Лозовецкий нас иудит,
На радио Мамедов словоблудит,
В журналах трусовая редия,
Семи пядей во лобе буде я,
Мне до упяту голову талмудит.
Ему про голову, а он про хвост,
Ему про лирику, а он про клику,
Вам зенки мажут мазью от корост
От мала до велику, поелику
Причислишься ко сраному их лику.
Нет, он не Моцарт -- попросту прохвост!
Да как же Моцарт! Как же не прохвост! --
Но Стешенька мне говорит: Заткнися!
Живем себе, от сильных не завися...
А с подморозки лучше идут в рост...
Опять же -- после масленицы пост
Всегда бывает, ты ж всегда постисся,
И потому ты злой, а ты не злися! --
Я рассмеялся: так ответ был прост.
Меж тем апрель. Он птичьи трели трудит,
И что ни лужица -- то синий сок,
Она ж, идя, возьмет, да и пропрудит.
И льется тихой синевы кусок
Ей вслед... И точно, кто ее осудит, --
Эредией он вовсе уж не будет.
Эредией, конечно же, не будет
Кто воспоет ее. Он станет Мей
Или Петрарка. Дамой без камей
Она проходит, где Оруд орудит.
Апрель и теплит ей лицо, и студит
Игрою светлорозовых теней.
Иду повинный и большой за ней,
Что Олоферна голова за Джудит.
Да кто ж ее такую изублюдит,
Упеленавши живу душу в троп?
Кто стешет Стешеньке из строчек гроб?
Не маслю я портретов, хватит, будет
Унылых расчленений, скучных проб.
Да и вообще -- куда же смотрят люди-т?
Что слушают? Куда же смотрят люди-т,
Когда она поет мои псалмы:
Ты мне соловушка середь зимы,
Ужели он меня изнесоблюдет?
Я им в лицо гляжу и взгляд их блудит:
Там та же ясность, та, что паче тьмы,
И дозревают в музыке умы,
И мысленно слюна банкноты слюдит.
Или вот этот: зрак его безост,
Такой, должно быть, на погосте гост...
Лишь Тетушка сойдет стопой легчайшей,
Промолвив тихо: Скипятила чай? Шей!
Лучом звезды на жесткий их помост...
Да я и не хватаю с неба звезд...
Когда я не хватаю с неба звезд,
Их Тетушка мне на подносе сносит...
-- Зачем Антошу публика не сносит? --
Промолвит, подворачивая тост.
-- Оно конечно, он не больно прост,
К тому же нынче он слегка гундосит.
И по каким дворам опять их носит? --
Лицо ее опрятно, без борозд,
Гладенько, чистенько, глаза -- как небо.
-- Он удивителен, мой шелохвост,
Все кубок норовит пролить, как Геба...
Ах, шелопут, не Стешеньку тебе ба:
Она в глубинах моря алконост,
Да из нее ведь песня бьет взахлест!
Да из нее и песня бьет взахлест,
И часто: Стеша, спой на сон грядущий!
Она и грянет: Ты, поток ревущий,
Зачем возносишь шепоток до звезд?
Там, в небесах, ужель взойду на мост?
Ах, хорошо мне с ним вдвоем средь кущей,
Но душит сердце этот мрак всесущий, --
Нет, видно, домом станет мне погост,
И стану я березкой у погоста... --
И рада Тетушка: все мило, просто,
Мотив слезами сердце источил.
-- Ах, Стешенька, уж нынче ты в ударе! --
Кто дал такую силу бедной твари
И кто тебя измыслил, источил...
Постоянная ссылка на это стихотворение: